Об этом пишет УНИАН.

Украина уже долгое время противостоит России на газовом фронте. В конце прошлого года государственная компания «Нафтогаз» получила решения Стокгольмского арбитража в рамках судебного дела по контрактных отношений с российским «Газпромом», которым удовлетворил большинство требований украинской стороны. В том числе, отменил кабальный и несправедливый принцип «бери или плати». Однако арбитраж оставил за нашей страной обязательства закупать у российского монополиста до 5 мрлд кубометров газа в этом и следующем году.

Нерешенным остается вопрос транзита российского газа через территорию Украины, ведь в будущем РФ планирует минимизировать использование нашей газотранспортной системы. Для этого она строит газопровод по дну Черного моря и хочет построить еще один газопровод на Балтике. Все эти проекты ставят под угрозу доходы, которые получает наша страна от транспортировки «голубого» топлива в Европу.

О том, на каких условиях Украина будет покупать газ у «Газпрома» после решения Стокгольмского арбитража, и как наша страна противостоит обходным российским проектам в интервью УНИАН рассказал эксперт по вопросам нефтегазовой отрасли Михаил Гончар.

Как вы оцениваете решение Стокгольмского арбитража, действительно его следует считать победой?

Конечно, имеют место различные интерпретации, поскольку именно решение — это несколько страниц, и не каждый юрист сразу сориентируется. Но есть несколько фундаментальных вещей, которые позволяют сделать выводы, не являются элементами пропаганды или манипуляций. Прежде всего, арбитраж признал необоснованными претензии «Газпрома» относительно принципа «бери или плати». Согласно этому принципу «Нефтегаз» обязан гарантированно отбирать у «Газпрома», начиная с 2010 года, 52 миллиарда кубометров газа ежегодно и оплачивать объема, не выкуплен полностью. Такой подход постоянно генерировал задолженность «Нефтегаза», что ложилась бременем не только на корпоративный, но и на государственный бюджет. «Газпром» в своем иске к «Нефтегазу» оценил требования по этому принципу, вместе со штрафами и процентами, в почти $45 млрд долларов, а в целом эта сумма выросла бы до $560 млрд.

То есть, это была «мина замедленного действия», заложенная российской стороной при подписании контракта в 2009 году. Это был основной рабочий инструмент России для давления на Украину и принятия невыгодных нам стратегических решений. Вспомним хотя бы Харьковские соглашения, благодаря которым Россия конвертировала эффект газовой зависимости Украины в политическое решение о продлении базирования Черноморского флота на территории Крыма до 2042 года. Арбитраж обезвредил эту мину.

Есть те, кто говорит, что требования «Газпрома» — это, мол, виртуальные деньги. Но они могли бы стать вполне реальными в том случае, если Стокгольмский арбитраж принял другое решение. В этом, кстати, и есть преимущество арбитража, ведь он руководствуется не только буквой и духом тех норм, которые прописаны в контракте, но и рыночной средой. Также арбитраж расследует, не имеет в контракте асимметрии прав и обязательств сторон, дискриминации одного партнера за счет другого. Это важно, особенно в тех случаях, когда речь идет о партнерах различной величины. А «Газпром» и «Нефтегаз» — именно таковы. Не надо быть экспертом, чтобы прочитав договор, увидеть, что там у «Газпрома» гораздо больше преимуществ, чем у «Нефтегаза», и наоборот — у «Нефтегаза» больше обязательств, чем у «Газпрома». Именно это суд принял во внимание.

Хочу также отметить, что в контракте не было расписан механизм реализации принципа «бери или плати», а это должно было быть детализировано, подобно тому, как это делалось «Газпромом» в его других зарубежных контрактах.

Применяется ли принцип «бери или плати» в контрактах «Газпрома» с европейскими компаниями?

Да, он применяется, но подробно прописывается. Однако наш контракт с «Газпромом» имел такую ​​ахиллесову пяту.

По этому контракту, Украина была обязана покупать у «Газпрома» каждый год 52 млрд куб газа, однако Стокгольмский арбитраж сказал, что в соответствии к рыночным условиям, этот объем должен составлять не 52, а пять млрд куб м газа. Показатели отличаются на порядок. А с учетом возможности снижения законтрактованного объема на 20%, что предусмотрено контрактом, значит 4 миллиарда кубических метров газа в год. Итак, в результате решения арбитража, «Нефтегаз» за последние два года действия контракта (в 2018-2019 годах) так или иначе выкупит у «Газпрома» всего 8 млрд куб м газа.

Как вы относитесь к решению арбитража по снижению цены на газ от «Газпрома», который покупался в прошлые периоды?

Арбитраж не принял ретроспективное снижение цены за весь период, начиная с 2011 года, как того хотел «Нефтегаз», а также его претензии к «Газпрому» на сумму $14,1 млрд. Но была изменена цена закупки Украиной газа во втором квартале 2014 года, что стоит внимания, поскольку цена, которую требовал «Газпром» (485 долларов за тысячу кубических метров), признана неприемлемой, она установлена ​​на уровне 352 доллара. Это — во-первых, а во-вторых — это решение означает, что цена «Газпрома» была политически мотивированным.

Если мы сравним цены, которые «Газпром» предлагал «Нефтегазу», странам Балтии или своим немецким партнерам, то увидим, что для Украины и стран Балтии всегда предлагалась максимальная цена, которая значительно превышала стоимость газа для Германии. Это и понятно: кто главный враг России — Украина и страны Балтии. А кто главный друг в Европе? Германия, поэтому ей и предоставлялись преференции. Все это маскировалось утверждением, что Германия является крупным потребителем газа, но в то же время и Украина закупала не менее объемы.

В целом, выигрыш «Нефтегаза» — очевиден, даже если придется заплатить около двух миллиардов долларов за газ, закупленный во втором квартале 2014 года. Это не выглядит проигрыш на фоне отраженных на порядок больших сумм перед «Газпромом».

Кстати, я предполагаю гипотетическую ситуацию, что если бы в контракте был зафиксировано не Стокгольмский, а, например, Лондонский арбитраж и английское право , то решение могло быть не в пользу «Нефтегаза». Лондонский арбитраж известен тем, что он руководствуется теми нормами, которые записаны в контракте. Если вы подписали такой документ, то значит он вас устраивал. Какие вопросы? Выполняйте. То есть следует подчеркнуть важность именно Стокгольмского арбитража и шведского права.

В конце февраля предстоит еще одно решение Стокгольмского арбитража, теперь уже по контракту на транзит газа. Что нам стоит ожидать?

Гипотетически, «Нефтегаз» может ничего не выиграть, но и не проиграть. Претензии «Газпрома» в этом контракте мизерные (7 млн долларов — ред) и вряд ли они будут восприняты арбитражем. Эти претензии основаны на русской версии, по которой «Нефтегаз» в 2014 году несанкционированно отобрал несколько миллионов кубометров газа. Украинская позиция — этот газ не был украден, а был использован как топливный для прокачки российского транзитного газа. Позиция украинской компании понятна.

С другой стороны, претензии «Нефтегаза» к «Газпрому» — существенные и относятся $16 млрд. Дело в том, что российская компания за все годы действия контракта ни разу не выполнила обязательства по транзиту.

Мы все понимаем, что проект этого контракта готовился не в Киеве, а в Москве, в офисе по улице Наметкина, 12 (центральное здание «Газпрома» — ред). Россияне записали в контракте свои обязательства на уровне не менее 110 000 000 000 кубометров транзита газа в год через территорию Украины, и сами не соблюдали их. Поэтому, это сильная сторона украинской претензии, но нашей слабой стороной является то, что в договоре не зафиксирован принцип ship or pay.

Что это за принцип?

Для контракта купли-продажи есть принцип «бери или плати», а для контрактов, заключаемых по предоставлению услуг по транспортировке газа есть принцип ship or pay — «транспортируй или плати». Простыми словами, обязательства «Газпрома» транспортировать 110 млрд куб газа в год в контракте есть, но обязательства российской компании оплатить стоимость этих услуг, даже в случае невыполнения этого положения нет. В связи с этим, думаю, арбитраж может и не удовлетворить требования «Нефтегаза». Может быть частичном удовлетворении требований украинской стороны, а может быть и вариант отклонения. Но если даже будет полное отклонение, то мы ничего не проиграем.

Если взять баланс по двум контрактам, то так или иначе он положительный именно для украинской стороны, даже если мы оплатим упомянутые два миллиарда долларов и приобретем за два года у «Газпрома» восемь миллиардов кубов газа.

Кстати, что касается закупки газа у «Газпрома». На каких условиях мы будем покупать это топливо?

Во-первых, следует отметить, что это не будет так, как считают в «Газпроме», где говорят, что «Нефтегаз» должен покупать газ почти сразу, «часы убегает, счетчик включен».

Решение арбитража является основой для соответствующего подписания или протокола, или приложения к контракту, в котором стороны согласуют условия закупки газа. В этом случае манипуляции со стороны «Газпрома» уже не могут иметь место, потому что предыдущая формула (с привязкой цены газа к ценам на нефтепродукты — ред) признана нерыночной. Должна быть привязка к спотовым ценам, то есть к стоимости «голубого топлива», которая формируется на европейских газовых хабах.

В этом случае, даже если «Газпром», руководствуясь волей Кремля, захочет навязать нам цену, например, ту, которую они предлагали до сих пор (на 30-50 долларов больше, чем мы покупаем по западному направлению), то «Нефтегаз» просто откажется и не будет покупать газ, потому что его стоимость не соответствует рыночному значению. Затем «Газпром», конечно, обвинит «Нефтегаз» и даже может вновь подать иск в Стокгольмский арбитраж, но этот иск будет иметь перспектив. Если же при подписании нового контракта у «Газпрома» будут преобладать коммерческие, а не политические мотивы, то проблем не возникнет. Скорее наоборот — они даже предложат более низкую цену, как они это сейчас делают для европейцев.

Одним словом, в этом году мы должны купить у «Газпрома» четыре миллиарда кубов газа, но условия такой покупки будут вполне рыночные. Кремль может манипулировать «Газпромом», но это не будет иметь никакого эффекта после арбитражного решения.

Стоимость от «Газпрома» будет ниже. Наличие российского газа в балансе 2018 года повысит среднюю импортную стоимость газа. Более того, мы купить не такой уж большой объем. Четыре — это не 52 миллиарда.

Также мы имеем право выбирать, в какой период года закупать этот газ. «Нафтогаз» может приобрести эти объемы в период низких цен, то есть после окончания отопительного сезона, в течение второго — в начале третьего кварталов. Этот газ может быть куплен для закачки в подземные хранилища и формирования запаса на отопительный период 2018-2019 годов. Более того, опыт последнего времени свидетельствует, что нам не нужно столько много газа — каждую зиму мы используем все меньше и меньше «голубого топлива».

Еще одним важным вопросом на сегодня остается сохранение роли Украины как транзитера российского газа после 2019 года, то есть после окончания действующего контракта с «Газпромом». Как вы оцениваете действия «Нефтегаза» для решения проблемы?

Стратегия адекватна, но проблема в другом. Будущее сохранения транзита через газотранспортную систему Украины и участие европейского оператора связаны с тем, какая будет позиция ЕС по газопроводу «Северный поток — 2».

В зависимости от позиции Еврокомиссии — блокировка или умывание рук — в вопросе «Северного потока — 2» у нас есть два варианта. Первый, если Еврокомиссия блокирует этот проект, то тогда остается использование нашей ГТС, хотя и не в полной мере, но в режиме последних лет, то есть, где-то на две трети мощности. В таком случае приходит европейский партнер, мы выделяем ГТС в отдельное, финансово самостоятельное предприятие, ГТС работает по европейским правилам, пункты сдачи-приемки газа переносятся на российско-украинскую границу. Мы частично делимся с европейцами доходами от транзита, но сохраняем газовые потоки в Европу и не зависим от капризов «Газпрома» и России в целом. Это один вариант. Он хорош для нас.

Второй вариант хорошим отнюдь не назовешь. Это — случай, когда Еврокомиссия, ведя разговоры с нами и предлагая сладкую конфету в виде сохранения транзита, одновременно санкционирует проект под давлением Германии и Австрии, изнутри ЕС и России извне. Тогда в полной мере реализуется «Северный поток — 2» и параллельно вторая нитка «Турецкого потока». В таком случае мы остаемся без транзита или с какими мизерными объемами. В такой ситуации фактически имеет место одно предложение от европейских компаний — словацкой Eustream и итальянской Snam. Они заинтересованы в том, чтобы и в дальнейшем использовать традиционный газовый маршрут — из Сибири, через Украину и Словакию, до конечного потребителя в Италии.

Я называю эту ситуацию «выковыриванием изюма из булочки». То есть, есть маршрут (участок газопровода «Уренгой-Помары-Ужгород» — от газоизмерительной станции «Суджа» на восточной границе и в Ужгород на западной границе Украины), он используется европейскими компаниями совместно с украинским оператором, а остальные системы их не интересует. Этот коридор — 30 млрд кубов транзита газа в год, а вся система рассчитана на 142 млрд. Таким образом, европейцы оставляют за собой лишь лучшую участок, а остальные системы по сути становится ненужной и это — наша проблема.

Но мы можем использовать ГТС для внутренних нужд?

Газ для внутренних потребностей, импортированный и собственной добычи, не компенсирует потерю транзитных объемов.

В случае второго варианта нам придется консервировать часть труб, выводить из эксплуатации газокомпрессорных станции. Все это имущество надо будет охранять, чтобы не разобрали на металлолом. Возникает вопрос, кто будет нести эти расходы? Европейская сторона уходит от ответа на этот вопрос, но речь идет о колоссальных деньги, их нужно где-то брать.

Какая позиция в деловых кругах по проекту «Северный поток — 2» преобладает сегодня?

На сегодняшний день ситуация балансирует — 50 на 50. С одной стороны, мы видим его продвижения. Россия заключает определенные контракты на подрядные работы для строительства газопровода, а с другой — мы наблюдаем торможение, поскольку Еврокомиссия занимает отрицательную, однако мягкую негативную позицию. Крупнейшими оппонентами проекта является Польша и Дания. Последняя даже изменила свое законодательство, заставляет россиян разработать другой маршрут «Северного потока — 2». Но главное слово о судьбе этого проекта скажут в Вашингтоне. Потому что в законе от 2 августа 2017 года, которым был введен новый пакет санкций против России, Северной Кореи и Ирана, тоже упомянуто «Северный поток — 2». Четкая позиция от США должно прозвучать где-то в феврале.

Почему США выступают против «Северного потока — 2»?

У американцев есть интерес противодействовать «Северному потоку 2 », поскольку их компании выходят на европейский рынок из-за поставок сжиженного газа.

с одной стороны, еще до не давнего европейцы радовались поставкам сжиженного газа (LNG) из США, ведь это дополнительная диверсификация, но с другой стороны — поработал «Газпром» и немцы теперь говорят, что американцы предлагают сжиженный дорогой газ, а россияне — трубопроводный, дешевый. Думаю, что здесь как раз произойдет столкновение интересов США и РФ. Соединенные Штаты могут прибегнуть к очень жестких шагов и не столько по отношению к России или «Газпрома», сколько к компаниям, которые способны построить «Северный поток — 2». Стоит заметить, что Россия не технологии глубоководной укладки трубопроводов, все предыдущие газопроводы были заключены итальянской компанией Saipem. Если американцы проявят политическую волю и приложат усилия, то смогут заблокировать этот проект.

Кроме того, европейская сторона игнорирует 274-ю статью Соглашения об ассоциации «Украина-ЕС». Дух и буква этой статьи говорит, что не только мы с европейцами должны консультироваться, но и они с нами. Эта статья определяет приоритет использования уже существующих свободных мощностей стран-партнеров. То есть, если у нас есть свободные мощности, то европейские компании имеют сначала их использовать, а уж когда для прокачки газа будет не хватать нашей ГТС, то только тогда можно строить дополнительные мощности.

Кстати, летом прошла информация , что МИД подал запрос в органы ЕС о проведении консультаций на предмет выполнения этой статьи, но дальше все затихло. Я остерегаюсь, что наше Минэнергоугля и МИД все провалило. Но мы должны использовать этот инструмент.

Что сегодня представляет собой «Турецкий поток»? Он строится?

Этот газопровод строится. Он уже достигает середины Черного моря. Кладут две параллельные трубы: одна будет транспортировать газ для нужд Турции, а другая — транспортировать газ в ЕС. Труба, которая должна вести топливо в Европу, может быть проложена, но может остаться не задействована, поскольку для ее использования требуется одобрение Еврокомиссии, а россияне еще даже не подавали документы по проекту. Ситуация ничем не отличается от «Южного потока» (проект был отклонен в декабре 2014 года — ред), сами россияне от него отказались, потому что Еврокомиссия не дала разрешения на использование трубопровода в обход европейского законодательства, как того хотел «Газпром».

В чем заключаются требования европейского законодательства?

Основное требование заключается в том, что в трубе должен быть другой газ. Владельцем трубы является «Газпром», но собственником газа, транспортируемого по трубе, должно быть другая компания. Также есть требование, что «Газпром» не может использовать эту трубу на полную мощность, только на 50%. То есть, если трубопровод рассчитан на 16 млрд кубометров, то российская компания может использовать только на восемь миллиардов. Остальные восемь имеют использовать другие трейдеры, но откуда они возьмутся в Черном море?

Проблемы нитки «Турецкого потока», которая идет в Европу, понятна. А что происходит с ниткой, которая имеет поставлять газ для нужд Турции?

В этом вопросе уже нет роли Еврокомиссии. Россия и Турция решают его между собой. Но здесь также есть существенная проблема для украинской стороны.

Мы отношения с Турцией, которые почему-то называют стратегическими. В прошлом году было очередное заседание Стратегического совета «Украина-Турция» под председательством президентов обеих стран, но я не слышал, чтобы наш президент сказал Эрдогану — вы, поддерживая российский проект, наносите нам вреда. Я считаю, что позиция Украины должна быть следующей: как только Турция согласилась, подписала все документы и Россия начала строить газопровод, то мы должны начать выводить из эксплуатации лишние мощности, которые обеспечивают транзит газа на условно турецком направлении. Мы оставляем мощности для удовлетворения потребностей Молдовы, Румынии, Болгарии, Греции, Македонии, но мощности для Турции мы выключаем. Ведь если «Турецкий поток» в будущем займет этот транзит на себя, то мы будем вынуждены нести убытки по консервации лишних мощностей, увольнять персонал. Если сейчас уже идет строительство, то сегодня газ через Украину транзитом в Турцию не должен поступать. Мы должны занимать позицию превентивного действия в отношении Турции.

Но в таком случае Турция окажется в ситуации, когда новое направление еще не построен, а мы уже начинаем отключать действующий маршрут?

Правильно. А почему мы должны затем нести убытки? Мы должны сказать туркам еще в 2016 году: «Кто будет компенсировать убытки, которые мы будем нести, начиная с 2019-го?». В таком случае Турция должна отреагировать и предложить нам какую-то компенсацию или гарантию дальнейшего использования нашего маршрута, или же отказаться от проекта с россиянами. Кстати, в этом вопросе нашими партнерами были бы Румыния и Болгария, ведь транзитный поток на Турцию идет и через их ГТС. Их операторы также испытывают существенного падения объемов, причем большего, чем «Укртрансгаз». Но украинская сторона не вела дипломатической борьбы, поэтому турки считают, что все нормально.

В контексте вопроса строительства обходных газопроводов стоит также подчеркнуть, что функционирование нашей ГТС сейчас более прозрачное, чем функционирования ряда европейских систем. С 2014 года из «Нефтегаза» были убраны схемы Фирташа. Даже во время войны страна ни разу не сорвала своих транзитных обязательств. Наша ГТС, конечно, нуждается в модернизации, но часто степень ее изношенности и аварийности преувеличивается. Одними — по незнанию, то, в частности «Газпромом», — умышленно, потому что у него уровень аварийности выше.